RUSENGDEU
Проект родительского сообщества
Ритм года

Сущность молитвы

Рудольф Штайнер. Сущность молитвы. Часть 1

Восемь дней назад, в лекции "Что такое мистика?" говорилось о том особом способе мистического углубления, который возник в Средние века - во времена Мейстера Экхарта, и продолжал осуществляться вплоть до Ангелиуса Силезского. Этот особый род мистического углубления характеризовался тем, что мистик стремился стать свободным и независимым от всех переживаний, возникающих в душе под влиянием внешнего мира, стремился проникнуть к такому опыту, к такому переживанию, которое убеждало его: даже когда в нашей душе погашено всё, что берет начало от обыденных дневных событий, и душа уходит в самое себя, то и тогда в человеческой душе все же остается некий самостоятельный мир. Мир этот всегда с нами; но только он затенен внешними впечатлениями, которые обычно столь мощно и властно захватывают человека, что этим миром излучается всего лишь слабый свет, настолько слабый, что многие совсем и не замечают его. Поэтому мистик называет этот мир души "искоркой". Но он знает, что эта незаметная искорка его душевных переживаний может разгореться в могучее пламя, которое осветит истоки и первоосновы его бытия. Другими словами: на пути, ведущем в собственную душу, она приведет человека к познанию его истоков, к тому, что можно назвать "богопознанием".



Далее, в прошлой лекции указывалось, что мистики Средневековья исходили из убеждения, что эта "искорка" должна, так сказать, разгораться сама собой. Также обращалось внимание на то, что в противоположность этому современное духовное исследование стремится к сознательному, направляемому человеческой волей развитию этих внутренних душевных сил и поднимается к познанию высшего рода, которое обозначается нами как познание имагинативное, инспиративное и интуитивное. Мистическое углубление Средних веков представляется нам исходным пунктом высшего духовного исследования; последнее хотя и ищет дух прежде всего через развитие внутреннего, но, следуя собственными путями и придерживаясь собственных методов, выходит из этого внутреннего и приводит к истокам и первопричинам бытия, лежащим в основе всех явлений и событий, к коим принадлежим мы с нашими душами. Так, средневековая мистика представляется нам своего рода предварительной ступенью к истинному духовному исследованию.

Тот, кто способен почувствовать проникновенность Мейстера Экхарта, кто в состоянии постичь, какую безмерную силу спиритуального познания дало это мистическое углубление Иоганну Таулеру, кто может увидеть, сколь глубоко были введены в тайны бытия Валентин Вейгель и Яков Бёме, достигнув мистического углубления, кто может понять, чего достиг именно благодаря этому мистическому углублению Ангелиус Силезский, сумевший не только прийти к ясному прозрению законов духовного мироздания, но и внести в свои изречения о мировых тайнах чарующую и согревающую красоту, - кто узрит всё это, тот может постигнуть, какая сила сокровенной человеческой природы заключается в средневековой мистике и какая бесконечная помощь может прийти из этой мистики тому, кто сам хочет идти по пути духовного исследования. Так средневековая мистика - описанная в предшествующей лекции "Что такое мистика?" - явлена нам как великая, удивительная подготовительная ступень духовного исследования. Да и может ли быть иначе? К чему иному стремится духовный исследователь, как не к разжиганию собственными внутренними силами той "искорки", о которой говорили мистики!



Но в отличие от мистиков, полагавших, что достаточно лишь в душевном спокойствии отдаться этой маленькой светящейся искорке, чтобы она сама по себе стала гореть и светить всё ярче и светлей, духовному исследователю ясно: для усиления этой искорки человек должен применить те способности и силы, которыми мудрость мира наделила его волю. Если мистическое настроение является хорошей подготовкой и призывает к духовному исследованию, то, с другой стороны, мы можем сказать: подготовкой, предварительной ступенью мистического углубления, возникшего в эпоху Средневековья, является та деятельность души, которую мы сегодня рассмотрим более подробно и которую в ее истинном смысле можно назвать молитвой. И мы можем утверждать: так же как мистик становится способным к мистическому углублению благодаря тому, что он определенным образом, хотя и бессознательно, но тем не менее уже работал над собственной душой, принося в мистическое углубление определенное настроение, так и тот, кто стремится к мистическому углублению, кто хочет идти по пути, приводящему в конечном счете к этому мистическому углублению, может найти подготовительную ступень в истинной молитве.

Конечно, в течение последних столетий в духовном отношении сущность молитвы была не понята теми или иными духовными течениями. Поэтому сегодня будет нелегко пробиться к истинной сущности молитвы. Если мы подумаем о том, что всё духовное развитие последних столетий было сопряжено с тем, что можно назвать вступлением в мир эгоистических духовных течений, охвативших широкие круги, то не покажется странным, что именно молитва была втянута в эгоистические желания и в эгоистические вожделения людей. И можно еще добавить: едва ли что-либо в большей мере способствует непониманию молитвы, как пронизанность ее какой бы то ни было формой эгоизма. В этой лекции будет сделана попытка исследовать молитву исходя из чисто духовнонаучных предпосылок, совершенно независимо от тех или иных направлений.



Приступая к изучению молитвы - пусть это будет сказано только для предварительного понимания, - можно сказать так: тогда как мистик предполагает найти в своей душе маленькую искорку, которая по мере его мистического погружения будет разгораться и светить всё ярче, то как раз молящийся стремится только еще зажечь в своей душе именно эту искорку, эту самостоятельную душевную жизнь. И из каких бы предпосылок ни возникала молитва, ее действенность проявляется в том, что она побуждает душу либо шаг за шагом отыскивать в своих глубинах эту искорку мистиков - хотя бы и сокрыто, но светящуюся в душе, - либо раздувать ее в пламя. Исследуя потребность в молитве, изучая ее сущность, мы должны подробнее остановиться на природе человеческой души во всех ее глубинах, к которой, как было сказано в одной из предшествующих лекций, столь хорошо применимо изречение древнегреческого мудреца Гераклита: "Тебе никогда не дойти до границ души, хотя бы ты и обошел все пути - настолько обширно царство ее тайн". И даже если молящийся сначала старается только еще проникнуть в тайны души, то тем не менее можно утверждать, что из интимнейшего настроения, пробуждаемого молитвой, даже и у самого наивного человека рождается предощущение безграничных далей душевной жизни. Нам надлежит постичь развитие души, постичь, как она в нас живет и как она животворно движет нас в жизни. Сделаем это следующим образом.

Нам следует понять: душа, находящаяся в живом развитии, не просто приходит из прошлого, стремясь в будущее, но и в каждое мгновение своего настоящего она несет в себе нечто из прошлого и даже, в определенной степени, нечто из будущего. В душевной жизни на то мгновение, которое мы называем настоящим, распространяются прежде всего влияния из прошлого и влияния из, так сказать, стремящегося к нам будущего. Тому, кто глубже всматривается в душевную жизнь, это представляется как бы в виде двух постоянно встречающихся друг с другом в человеческой душе потоков: один притекает из прошлого, но есть еще и другой поток, он стремится к нам навстречу из будущего. Возможно, что в других областях жизни утверждение о событиях, спешащих к нам из будущего, рассматривается как мечта или фантазия. Ибо легко до тривиального утверждать: событий будущего еще нет, и поэтому нельзя говорить, что они спешат нам навстречу, тогда как мы вполне можем утверждать, что события прошлого простирают свое влияние вплоть до настоящего.



Для последнего утверждения, разумеется, очень легко найти одно доказательство за другим. Ведь кто станет отрицать, что наша сегодняшняя жизнь является результатом жизни вчерашней? Кто будет отрицать, что сегодня мы находимся под воздействием нашей вчерашней, позавчерашней лени или усердия? Никто не станет отрицать воздействия прошлого на нашу душевную жизнь. Но в такой же степени нельзя отрицать и реальность будущего, ведь мы в самой душе видим реальность такого вторжения будущих событий - еще до того, как они свершились. Разве мы не испытываем тревоги перед тем, что ожидает нас назавтра, или страха перед тем, что может произойти на следующий день? Не посылаем ли мы навстречу неизвестному будущему нечто вроде чувства и ощущения? В каждое мгновение своих страхов и опасений душа показывает реальность своих ощущений и чувств, показывает, что для нее существуют не только действия прошлого, что она в себе самой реально считается с тем, что спешит к ней из будущего. Это только единичный пример.

Кто желает исследовать душевную жизнь, найдет множество фактов - хоть и противоречащих абстракциям рассудка, согласно которым "поскольку будущего еще нет, то оно и не может пока воздействовать!". Но эти факты являют себя в своей жизненной реальности, стоит нам только заглянуть в непосредственную душевную жизнь. Два потока - прошлого и будущего - как бы сливаются в нашей душе и образуют (кто сможет отрицать это, если он наблюдает самого себя?!) нечто подобное "водовороту", что возникает при слиянии двух потоков. При более внимательном рассмотрении того, что оживает в нашей душе из прошлого, мы должны признать: становление нашей души проходило под влиянием переживаний прошлого. То, как мы применяли наши переживания в прошлом, сделало нас тем, чем мы стали сегодня; и мы несем в нашей душе наследство наших поступков, наших чувствований и мыслей из прошлого. Мы такие, какими мы стали. Оглядываясь из нашего настоящего на наши прошлые переживания, на те переживания, которые осуществились и реализовались в нашей душе при нашем участии, вспоминая таким образом прошлое, мы довольно часто, взирая на себя, выносим самим себе обвинительный приговор и говорим: сейчас мы такие; и будучи такими, каковы мы сейчас, мы не можем сказать "да" многому из того, что произошло с нами в прошлом; мы можем не согласиться со многим и даже устыдиться многих поступков прошлого.

При таком связывании нашего настоящего с прошлым нас охватывает чувство, которое можно выразить следующим образом: о, в нас есть нечто, что является бесконечно более богатым, бесконечно более значительным, нежели то, что мы сделали из себя нашей волей, нашим сознанием, нашими индивидуальными силами! Ибо не будь в нас это нечто, которое возвышается над тем, что мы сделали из нас самих, мы не могли бы порицать себя, а также и познавать себя самих. Мы должны признать: в нас живет нечто более значительное, чем реализованное нами до сих пор! Преобразовав это суждение в чувство, мы будем взирать на то нам знакомое, что мы можем наблюдать в наших прошлых поступках и переживаниях, наблюдать настолько ясно, насколько позволяют воспоминания; и эту ясность, эту очевидность мы можем сравнить с тем в нас, что значительно больше этой очевидности, с тем в душе, что хочет пробиться, прорасти, что направляет нас, поднимает нас над собой и судит нас с точки зрения настоящего. Коротко говоря, взирая на тот поток, который втекает в душу из прошлого, мы будем предчувствовать, предощущать в нас нечто, что возвышается над нами. И это предощущение чего-то более великого, существующего в нас самих, является первой вспышкой внутреннего ощущения Божественного в душе, - ощущения того, что в нас самих живет нечто большее, чем то, что было прежде предоставлено нашему произволу, и это пробуждает в нас чувство Божественного, и мы взираем на то, что ведет нас от нашего ограниченного Я к духовно-божественному Я. Так в чувстве, в ощущении говорит преобразованное в чувство созерцание прошлого.

А как выражает себя то, что можно назвать втеканием в душу потока из будущего, если преобразовать его в чувство, в ощущение? Оно говорит нам ещё ясней и значительней. Если при возврате к событиям прошлого наши чувства и ощущения проявлялись, быть может, как осуждение, как раскаяние и стыд, то навстречу будущему изначально обращены иные чувства и ощущения: опасение и страх, надежда и радость. Но эти чувства обращены к потоку событий, которые для человека еще не наступили, - обозревать их он пока не может. Здесь ему даже легче преобразовать понятия и идеи в чувство, чем в первом случае. Ибо это делает сама душа. А так как в отношении будущего душа предоставляет нам лишь предчувствие действительности, то наши чувства и ощущения будущего являются тем, что рождено из неведомого потока, о котором мы знаем: он сможет подействовать на нас так или иначе, сможет принести нам то или иное. Если мы преобразуем в правильное ощущение то грядущее, что неминуемо идет нам навстречу из темного лона будущего, и если мы почувствуем, как оно вливается в нашу душу и как его встречает мир наших ощущений, то увидим, как наша душа всякий раз сызнова воспламеняется от переживаний, идущих к ней из будущего. И тогда мы почувствуем, что наша душа может стать гораздо богаче и содержательней, чем прежде; мы уже теперь, в настоящем, почувствуем, что в будущем наша душа непременно будет охвачена бесконечно более богатым и значительным содержанием. Почувствуем, что мы уже родственны с тем, что идет к нам из будущего, мы непременно почувствуем наше родство с ним. Непременно почувствуем, как душа наполняется содержанием, которое может влиться из будущего.



Такое наблюдение над слиянием прошлого и будущего в настоящем показывает нам, как душевная жизнь в предчувствии перерастает себя. Нам станет понятно, что душа (оглядываясь на прошлое и обнаруживая то значительное, что проникает в нее и с чем она не справилась) по отношению к тому, что проявляется как результат прошлого, может развить определенное настроение, некое основное ощущение. Когда душа чувствует, как из потока прошлого в нее вливается нечто значительное - будь это чувство раскаяния и стыда или осуждение самого себя, - тогда рождается то, что можно назвать благоговением перед Божественным, взирающим на нас из прошлого. И это благоговение перед взирающим из прошлого Божественным, которое мы можем предчувствовать как нечто действующее в нас, но с которым наше сознание не справилось, порождает первое молитвенное настроение - ибо существует два молитвенных настроения, - то молитвенное настроение, которое ведет к слиянию с Богом. Чего может желать душа, когда она в тиши, сокровенно отдается таким ощущениям и чувствам по отношению к прошлому? Она будет желать, чтобы то значительное, которое она оставила неиспользованным, которое не пропитало своим Я, в ней осуществилось. Душа сможет признаться себе: будь это значительное во мне, то сегодня я была бы другой; во мне оно не жило, во мне оно не имело присутствия. Божественное, которое я предчувствую, не присутствовало в моей внутренней жизни - поэтому я не сделала себя такой, чтобы сегодня вполне быть вправе сказать себе "да!".

Когда душа ощущает так, ею овладевает то настроение, из которого она говорит: как могу я проникнуть в эту душу, которая хотя и жила во всех моих поступках и переживаниях, но была мне неизвестна? Как мне привлечь это неведомое, которое не постигается моим Я? Когда в душе развивается такое настроение, будь это в форме чувства, слова или идеи, то мы имеем молитву по отношению к прошлому. Тогда мы пытаемся благоговейно приблизиться к Божественному на первом из путей. По отношению же к тому Божественному, что светит нам из потока неведомого будущего, имеется другое настроение. И, сравнивая его с только что описанным настроением, спросим себя еще раз: что приводит нас к молитвенному настроению в отношении прошлого? - То, что мы остались несовершенными, хотя и могли предчувствовать в себе, что в нас светит свет Божественного; то, что не развили все способности, все силы, которые могли притечь из этого Божественного; наши недостатки, которые сделали нас недостойными Божественного, светившего в нас, - всё это приводит нас к молитвенному настроению по отношению к прошлому. Чего же недостает нам таким же образом в отношении будущего? Что из будущего или в будущем препятствует нашему развитию, нашему восхождению к духовному?



Здесь нам следует лишь вспомнить о том, что именно те чувства и ощущения, которые мы уже назвали, - опасение и страх перед неведомым будущим - подтачивают нашу душевную жизнь. Но имеется ли нечто такое, что может влить в душу силу уверенности по отношению к будущему? Да, имеется. Но оно будет действовать в душе правильно только тогда, если появится как молитвенное настроение. И его можно назвать чувством смирения перед тем, что вступает в нашу душу из темного лона будущего. Надо понять это правильно. Здесь вовсе не восхваляется то, что тут и там называют смирением, а речь пойдет о совершенно определенном роде смирения: смирения по отношению к тому, что может принести нам будущее. Кто боязливо и со страхом смотрит на то, что может принести ему будущее, тот сдерживает свое развитие, препятствует свободному развертыванию своих душевных сил. В сущности, ничто так не мешает свободному раскрытию душевных сил, как страх и опасение перед неизвестным, вступающим в душу из потока будущего. Что может принести смирение перед будущим? Об этом можно судить только на основании опыта. Что же такое смирение перед событиями будущего?

В идеале это смирение было бы таким душевным настроением, при котором можно всегда сказать себе: "Что бы ни случилось, что бы ни принес мне следующий час, завтрашний день - этого я не в состоянии изменить никакими страхами, никакими опасениями, поскольку будущее мне совершенно неведомо. Я жду его в полнейшем внутреннем душевном покое, в совершенном душевном равновесии!" Опыт, который проистекает из такого чувства смирения перед будущими событиями, приводит к тому, что тот, кто в покое, в полном душевном равновесии идет навстречу будущему и тем не менее никоим образом не позволяет пострадать от этого своей энергии, своим силам, будет в состоянии развивать силы своей души самым интенсивным, самым свободным образом. Перед душой словно рушатся все преграды, все препятствия, когда она всё более и более охватывается тем настроением, которое было только что охарактеризовано как "смирение перед притекающими к нам событиями из будущего".



Это чувство смирения не может быть вызвано в душе ни категорическим решением, ни возникшим из ничего произвольным намерением. Чувство смирения является результатом того, что можно назвать вторым молитвенным настроением, тем молитвенным настроением, которое обращено к будущему и к исполненному мудрости ходу будущих событий. Принятие того, что называют божественной мудростью событий, постоянное пробуждение в наших мыслях, ощущениях и импульсах душевной жизни уверенности: то, что произойдет, должно произойти и должно иметь в том или ином направлении свои благие последствия, - создание этого настроения в душе и то, как оно выражается в словах, чувствах и мыслях, - всё это является вторым родом молитвенного настроения, настроением смиренной молитвы.

Из этих настроений душа должна извлечь побуждения к молитве. Ибо эти побуждения свойственны самой душе, и, в сущности, молитвенное настроение приходит в каждую душу, которая хотя бы лишь немного возвышается над непосредственным настоящим. Можно сказать, что молитвенное настроение - это обращение душевного взора от временного, преходящего сиюминутного к вечному, которое охватывает прошлое, настоящее и будущее. И потому, что для человека так необходимо это стремление к вечному, к жизни вне настоящего мгновения, Гёте говорит устами Фауста великие, значительные слова, обращенные к Мефистофелю:

Едва я миг отдельный возвеличу, Вскричав: "Мгновение, повремени!"
Что означает: если я удовлетворюсь в своей жизни только мгновением, то -
Все кончено, и я твоя добыча, И мне спасенья нет из западни

То есть можно сказать так: Фауст, чтобы избегнуть оков Мефистофеля, обращается к молитвенному настроению.

Итак, молитвенное настроение ведет нас, с одной стороны, к рассмотрению нашего узкоограниченного Я, которое работает из прошлого в настоящее и которое, если мы рассмотрим его, ясно показывает нам, что в нас есть бесконечно большее, нежели то, что нами использовано; а с другой стороны, это рассмотрение ведет нас в будущее и показывает, что из неведомого лона будущего в Я может втекать бесконечно больше того, что Я уже вместило в себя в настоящем. Одно из этих двух настроений может входить в каждую молитву. Если мы таким образом постигаем настроение молитвы, а молитву - как выражение этого настроения, тогда мы в самой молитве найдем те силы, которые поднимут нас над нами самими. Ибо чем же иным является возникающая в нас таким образом молитва, как не вспышкой в нас силы, которая стремится поднять нас над тем, что представляло собой наше Я в одном из мгновений! И когда Я охвачено только этим стремлением вверх, то в нем уже живет та сила, которая является силой развития. Когда, рассматривая прошлое, мы познаём, что имеем в себе больше, чем использовали, тогда наша молитва становится зовом к Божественному: "Да придет Оно, да наполнит нас Своим присутствием!" Если мы с такими чувствами и ощущениями пришли к этому познанию, тогда молитва становится в нас движителем дальнейшего развития. И тогда мы можем отнести молитву к силам развития нашего Я.

Точно так же мы можем поступать и с молитвенным настроением в отношении будущего, когда мы испытываем страх и опасение перед тем, что нам оно может принести. Ибо здесь нам недостает того проистекающего из молитвы смирения, которое мы посылаем навстречу спешащей к нам из будущего судьбе, о которой мы говорим: она предназначена нам мудростью мира. Отдача этому настроению смирения действует иначе, чем страх и опасение, которые мы испытываем перед тем, что идет нам навстречу. Страхом и опасением мы препятствуем нашему развитию; волнами страха и опасений мы отбрасываем назад то, что хочет войти в нашу душу из будущего. Но если мы идем навстречу ему в смирении, то приближаемся к нему с плодотворной надеждой, и тогда оно может в нас проникнуть. Таким образом, это смирение, которое, как кажется, будто бы нас умаляет, является могучей силой, несущей нас навстречу будущему, и будущее обогащает содержание нашей души и поднимает наше развитие на всё новые и новые ступени.

Рудольф Штайнер. Сущность молитвы. Часть 2

Так, мы познали молитву как действующую в нас самих силу. Поэтому в молитве мы видим причину, вызывающую в нас непосредственное следствие, а именно: рост и развитие нашего Я. И тогда нам совсем не надо ожидать каких-то особых внешних последствий - нам становится ясно: самой молитвой мы погрузили в наши души нечто, что можно назвать просветляющей и согревающей силой. Просветляющей, ибо мы делаем душу свободной для того, что спешит к нам из будущего, и делаем ее способной принять то, что может прийти из темного лона будущего; и мы действуем на душу согревающе, ибо можем сказать: хотя в прошлом нам не удалось привести Божественное к полному раскрытию в нашем "я", но теперь в наших чувствах и ощущениях мы пропитались Им, и Оно может действовать в нас. Молитвенное настроение, возникающее из чувства к прошлому, порождает то внутреннее душевное тепло, о котором известно всем, кому довелось пережить молитву в ее истине. А просветляющее воздействие являет себя тому, кому известно молитвенное чувство смирения.



Понимая сущность молитвы таким образом, мы не удивимся, что именно великие мистики, отдаваясь молитве, находили в ней лучшую предварительную школу для того, что затем искалось ими в мистическом углублении. Молитвой они направляли настроение своей души до того момента, когда могли дать вспыхнуть вышеописанной "искорке". Именно рассмотрение прошлых времен может ясно показать нам ту глубокую сердечность, ту удивительную проникновенность душевной жизни, которая может охватывать человека при настоящей молитве. Переживания, опыт во внешнем мире - это то, что отчуждает нас от себя, то, что в прошлом не позволяло проявиться в нас мощи нашего сознательного Я. Мы отдавались внешним впечатлениям, растворялись в многообразии внешней жизни, которая отвлекает нас и не дает собраться. Но как раз это и не дает раскрыться в нас более мощной, более действенной божественной силе. Теперь же, когда мы развиваем в себе такое настроение внутренней Божественности, мы чувствуем, что не отдаемся отвлекающим воздействиям внешнего мира. И это, подобно внутреннему блаженству, наполняет нас тем невыразимым, удивительным теплом в-себе-бытия, которое может быть названо настоящим внутренним Божественным теплом. Подобно тому как в Космосе тепло формирует из низших существ, теплота которых одинакова с окружающим миром, существ высших, проявляясь в них в виде физического тепла, подобно тому как физическое тепло усваивается этими существами материально, - так молитвой творится душевное тепло, которое из душевного существа, теряющего себя во внешнем мире, творит замкнутое в себе самом существо. В молитве мы согреваемся чувством присутствия в нас Бога, мы не только согреваемся, но и интимно находим себя в нас самих.


С другой стороны, если мы подходим к вещам внешнего мира, то они всегда являются нам, в сущности говоря, в смешении с тем, что можно назвать "темным лоном будущего". Ибо при более точном рассмотрении вещей мы должны сказать: во всем, к чему бы мы ни обратились во внешнем мире, всегда присутствует будущее. Если мы испытываем страх и опасение перед тем, что может прийти нам навстречу, нас, так сказать, всегда отбрасывает назад. Плотной завесой стоит перед нами внешний мир. Но если мы разовьем чувство смирения, молитвенного настроения по отношению к тому, что идет нам навстречу из темного лона будущего, то сможем убедиться, что ко всем существам внешнего мира мы можем подходить с теми же самыми чувствами уверенности и надежды, которые притекают к нам из чувства смирения. Тогда обо всех вещах мира мы сможем сказать: "Это светит нам мудрость мира!" Если прежде из всего, к чему мы подходили, нам зияла тьма, если прежде в ощущения вступала тьма, то теперь чувство смирения рождает в нас ощущение, что, в сущности, лишь благодаря тому, что мы в душе могли желать и добиваться Высшего, из всего будет светить нам исполненное мудрости содержание мира. Так мы можем утверждать, что из молитвенного настроения смирения в нас зарождается надежда на просветление всего окружающего мира.

Темнота замыкает нас в самих себе - уже в физическом проявлении она являет нам покинутость и безысходность, - это подобно тому, как если бы мы оказались где-то застигнутыми ночною мглой, и тьма растилалась вокруг, с приходом утра, когда нам начинает брезжить свет, мы чувствуем себя освобожденными от заточения в самих себе, но не так, чтобы мы при этом теряли самих себя, а идем навстречу миру, вынося в него лучшие устремления, лучшие желания нашей души. Мы чувствуем, как растворенность в мире, отчуждающая нас от себя, преодолевается молитвенной теплотой, которая соединяет нас с самими собой. И когда мы развиваем в себе молитвенную теплоту до чувства смирения, пронизывая им нашу молитву, то молитвенная теплота разгорается до молитвенного света. Теперь, вновь выходя из себя, мы знаем: если мы теперь соединяемся с внешним миром и направляем взор на всё, что есть в окружающем нас мире, то уже не чувствуем себя в нем потерянными и отчужденными от нас самих, но чувствуем, как лучшее, что есть в душе, изливается из нее; чувствуем свое единство с тем, что светит нам из окружающего мира.





Оба эти молитвенные течения могут быть лучше выражены в образах, нежели в понятиях. Вспомним, к примеру, как описывается в Ветхом Завете могучая, потрясающая душу ночная борьба Иакова. Нам кажется, что мы сами отданы тому многообразию мира, в котором наша душа сначала теряется и которое не дает нам прийти к самим себе. Когда же все-таки пробуждается наконец стремление обрести самого себя в себе, то начинается борьба нашего высшего Я с низшим Я. Различные настроения сменяют друг друга, но затем мы прорываемся вверх именно благодаря этому молитвенному настроению, и наконец наступает тот момент - показанный нам в рассказе об Иакове, - когда внутренняя ночная борьба души успокаивается, просветляется и наполняется гармонией с появлением первых лучей солнца. Именно так действует настоящая молитва в человеческой душе.
Такое рассмотрение молитвы свободно от всякого суеверия.

Ибо молитва - это то, что развивает самую лучшую часть нашей души, то, что непосредственно приносит в душу силу. Рассматриваемая таким образом, молитва является предварительной ступенью мистического углубления, как само мистическое углубление является первой ступенью того, что мы называем духовным исследованием. Уже из описания молитвы нам становится ясным то, о чем здесь часто упоминалось: что, в сущности, мы отягощаем душу множеством заблуждений, полагая найти Божественное, так сказать Бога, мистическим образом только в самих себе. Эту ошибку многократно совершали мистики и вообще христиански настроенные люди Средневековья. Это происходило потому, что как раз в средневековую пору молитвенное настроение начало проникаться эгоизмом, тем эгоизмом, при котором душа говорит себе: я хочу становиться все совершеннее и совершеннее и не думать ни о чем другом, кроме самосовершенствования. И когда в наши дни извращенное теософское течение толкует о том, что человек, отказавшись от всего внешнего, может найти Бога в собственной душе, то это, в сущности говоря, всего лишь отголосок эгоистического стремления к исключительно внутреннему совершенству.

Мы видели, что существуют два молитвенных настроения: одно согревает наше внутреннее существо, другое - в чувстве смирения опять выводит нас в мир, ведет к просветлению и к истинному познанию. Кто рассматривает молитвенное настроение таким образом, тот вскоре увидит, что то познание, которое мы вырабатываем средствами обычного разума, по сравнению с другим познанием в определенном отношении является неплодотворным. Кто знаком с молитвенным настроением, тому известно то уединение души в самой себе, когда она освобождается от отвлекающего ее многообразия мира, когда она, сосредоточившись в себе, переживает то, что можно назвать полностью-замкнутым-в-себе- и у-себя-бытием, и вспоминает о том, что, возвышаясь над настоящим мгновением, притекает в душу из прошлого и из будущего.



Кто знаком с этим настроением - когда всё наше окружение становится спокойным и безмолвным, когда только самые прекрасные мысли и чувства, на которые мы способны, объединяют душу во внутреннем единстве, затем наконец исчезают и они, и в душе живет только одно основное глубинное чувство, ведущее, с одной стороны, к Богу, возвещающему из прошлого, а с другой стороны - к Богу, возвещающему о себе из будущего, - кто знаком с этими настроениями и умеет с ними жить, тот знает также, что у души бывают великие мгновения, когда она говорит себе: я оставила в стороне всё, чего смогла сознательно достичь своим мышлением и своим чувством; я оставила в стороне все идеалы, доступные моей воле, я всё изгнала из себя. Я отдалась высоким мыслям и чувствам, но и их я изгнала из себя и позволила жить в себе только вышеупомянутому основному чувству. Кому знакомы такие чувства, тот знает: подобно тому как нам навстречу выступают чудеса природы, когда мы направляем на нее чистый взор, так и в нашей душе вспыхнут новые чувства, которых мы не могли замечать прежде. Волевые импульсы и идеалы, которые до того момента были нам чужды, расцветают тогда в нашей душе, плодотворнейшие мгновения произрастают из этого основного настроения.

Молитва может дать нам мудрость в лучшем смысле этого слова, на которую мы без молитвы не были бы способны, а также такую способность чувствовать и ощущать, какой мы до тех пор не могли воспитать в себе. Подвигая наше самовоспитание дальше, она может дать нам такую силу воли, подняться до которой мы не сумели бы прежде. Если мы хотим достигнуть такого молитвенного настроения, то в душе должны ожить возвышеннейшие мысли, прекраснейшие чувства и побуждения, на которые мы только способны, и душа породит из себя такое настроение. И здесь всё снова следует указывать на те молитвы, которые сообщались с древнейших времен в торжественнейшие моменты жизни человечества.

В моей брошюре "Отче наш" указано, что в "семи прошениях" заключена вся мудрость мира. Там сказано, что только тот может понять семь прошений этой молитвы, кто познал глубочайшие источники мироздания, но наивному человеку, который произносит эту молитву, такие глубины недоступны. Но этого и не требуется! Для того чтобы мог возникнуть "Отче наш", было необходимо, чтобы из всеобъемлющей мудрости мира были выражены в словах "глубочайшие тайны мира и человечества". А поскольку всё это содержится в "Отче наш", то оно и действует в словах этой молитвы - даже и тогда, когда глубина молитвы далеко еще не понята. Тайна истинной молитвы заключается именно в том, что она приносится из мудрости мира. А принесенная из мудрости мира, она и действует сообразным образом, несмотря на то что мы ее еще не понимаем. Понять ее мы сможем, когда поднимемся к высшим ступеням, к которым подготавливает молитва и мистика. Молитва подготавливает нас к мистике, мистика - к медитации, концентрации, и отсюда мы приступаем к собственно духовному исследованию.



Возражение, что следует понимать слова молитвы, чтобы она оказала правильное воздействие, совсем не является правомерным. Оно просто неверно. Разве мы понимаем мудрость цветка, радуясь ему? Нет нужды проникаться мудростью цветка, и тем не менее душа может наполняться радостью при его созерцании. Для появления цветка была необходима мудрость, но не нужно мудрости, чтобы радоваться цветку. Чтобы появиться молитве, необходима мудрость мира, но молитва, когда она уже существует, вливает в душу тепло и свет; для этого столь же мало необходима мудрость, как мало она необходима, чтобы мы радовались цветку. То, что возникло не из мудрости мира, не может иметь той силы. Уже сам образ действия молитвы указывает нам на ее глубины.

Коль скоро душа действительно развивается под влиянием такого живущего в ней начала, то всегда следует иметь в виду, что всякий человек, на какой бы ступени развития и воспитания он ни находился, всегда может получить нечто от истинной молитвы. Самый наивный человек, который, быть может, ничего не знает, кроме слов самой молитвы, может дать ей воздействовать на свою душу. Молитва сама вызовет действующие силы, которые поднимут его все выше и выше. Сила молитвы никогда не иссякает, какой бы высоты мы ни достигли; она всегда в силах поднять душу на ступень выше, чем та, которой она уже достигла. "Отче наш" может служить нам не только молитвой, но она может вызвать в нас также мистическое настроение и может стать предметом высшей медитации и концентрации. Это можно сказать и о многих молитвах. Но все же от Средневековья унаследовано нечто такое, что в настоящее время может осквернить чистоту молитвы и молитвенного настроения - это то, что можно обозначить словом "эгоизм".

Если стремиться посредством молитвы закрыться лишь в самих себе, совершенствовать только свое внутреннее существо (к чему стремились многие христиане Средних веков, а может быть, стремятся и в наше время) и если затем не направлять свой просветленный взор опять вовне, в окружающий мир, то молитва может стать тем, что обособляет, удаляет человека от мира, делает его чуждым миру. Это случалось со многими, кто использовал молитву в духе ложного аскетизма и отшельничества. Они хотели достигнуть совершенства не только подобно розе, которая, украшая себя, украшает сад, но стать совершенными ради своей собственной самости, чтобы обрести в душе блаженство для себя. Кто в душе ищет Бога и не желает с обретенными силами вновь выйти в мир, тот вскоре обнаружит, что он в определенном смысле становится жертвой такого стремления. И во многих сочинениях, авторам которых было известно лишь одно молитвенное настроение - ведущее к внутренней теплоте, к примеру, в трактате Мигеля де Молиноса , - вы можете найти совершенно удивительное описание всевозможных страстей и порывов, искушений, соблазнов и диких влечений, которые переживает душа как раз тогда, когда она посредством внутренней молитвы, посредством самой искренней самоотдачи тому, что она считает своим Богом, ищет совершенства.



Это обусловлено не чем иным, как тем обстоятельством, которое необходимо понять: когда человек односторонне ищет Бога, желает односторонне приблизиться к духовному миру, когда он хочет развивать только то молитвенное настроение, которое ведет к внутренней теплоте, но без второго, ведущего к просветлению, то другое настроение мстит за себя. Когда я с раскаянием и стыдом смотрю на прошлое и говорю: "Во мне есть нечто могущественное, нечто, чего я не проявил в своих прежних переживаниях, но которому я дам теперь наполнить всю свою душу, чтобы стать совершенным", тогда это стремление к совершенству до известной степени осуществится. Но другое, то несовершенное, что обитает в душе, дает знать о себе как противодействующая сила и тем яростней стремится проявить себя в виде искушений и страстей. В то мгновение, когда душа по-настоящему нашла себя во внутренней теплоте и единстве с Богом и затем, стремясь к просветлению, опять ищет Бога во всех творениях, в которых он являет себя, она обнаружит, что уже выходит из себя и отдаляется от узкого, эгоистического Я, обнаружит, что наступает исцеление и внутренние страсти и бури успокаиваются. Поэтому очень плохо, когда в молитвенное настроение, в мистическое углубление или медитацию вносится нечто эгоистическое. Когда мы хотим найти Бога и затем удержать его только в нашей душе, это проявляется нездоровая сторона нашего эгоизма, бросающая тень даже на самые высшие стремления нашей души, и тогда это эгоистическое настроение мстит за себя. Мы сможем исцелиться, только если, найдя в себе Бога, бескорыстно изольем в наших мыслях, в чувствах, в нашей воле и наших делах в мир то, чем отныне обладаем.

Сегодня, особенно в области ложно понятой теософии - и напоминать об этом никогда не будет излишним, - часто приходится слышать: ты не можешь найти Бога во внешнем мире, Бог живет в тебе самом, ступай только в самого себя, обратись к своему внутреннему миру, и ты найдешь Бога в себе! Однажды я даже слышал, как один лектор, любивший льстить своим слушателям, говоря о Боге, живущем в их душах, сказал: вам совсем незачем изучать и исследовать великие тайны мироздания, вам достаточно только взглянуть внутрь самих себя - там, в самих себе, вы найдете Бога!

Этому следует противопоставить нечто иное, нечто, что единственно и может привести к истине. Один средневековый мыслитель, объясняя, что положение бывает верным, пока оно остается в своих собственных границах, нашел правильные слова. Давайте послушаем их: "Не те вещи являются наивредными, которые неистинны, ибо их неистинность очень скоро станет явной для человеческой души. Наихудшими являются вещи, которые истинны при определенных условиях и которые, если их применяют при неправильных предпосылках, представляют собой нечто совершенно ложное". До известной степени верно утверждение, что Бога нужно искать в самом себе, а поскольку это верно, то тем вреднее оно действует, когда переходит те границы, в которых должно оставаться.



Один средневековый мыслитель сказал: "Кто станет искать нужное для него орудие где-то в мире, если он совершенно точно знает, что оно находится у него дома? Так поступил бы только глупец. Таким же глупцом был бы и тот, кто орудие для познания Бога стал бы искать во внешнем мире, в то время как оно находится у него дома, в собственной душе". Но заметьте, сказано: орудие! Орудие, а не самого Бога ищут в собственной душе. Бога ищут с помощью орудия, а орудие нельзя найти во внешнем мире. Его следует искать в душе - через истинную молитву, через настоящее мистическое погружение, через медитацию и концентрацию на различных ступенях, - и с этим орудием следует приступать к царствам мира. Тогда Бога найдут повсюду, ибо, если обладают соответствующим орудием, Он открывает себя во всех царствах мира и на всех ступенях бытия. Так должны мы искать орудие для познания Бога в себе - и мы повсюду найдем Бога.

Сегодня не любят рассмотрений, подобных этому. Сегодня говорят: да что может изменить молитва в ходе мировых событий, когда мы просим то или это? Мир развивается согласно законам необходимости, изменить которые мы не в состоянии! Кто действительно желает познать силу, должен искать ее там, где она существует. Сегодня мы искали силу молитвы в человеческой душе и нашли, что она есть нечто такое, что движет душу вперед. И кто знает, что в мире есть дух - не фантастический, не абстрактный, но конкретный дух, - кто знает, что человеческая душа принадлежит царству духа, тот также знает, что в мире действуют не только материальные силы по внешне необходимым законам, но в мире также действует всё то, что является духовными существами, если даже действие этих сил и существ невидимы для внешнего зрения и для внешней науки. И если мы укрепляем духовную жизнь молитвой, нам нужно только ждать результатов. Они появятся. Но только тот будет искать во внешнем мире действие молитвы, кто сначала сам признал силу молитвы как реальность.

Кто признал это, может провести следующий эксперимент. Он может оглянуться на свое прошлое и сравнить десять лет своей жизни, в течение которых он пренебрегал силой молитвы, с другим десятилетием, в течение которого он признавал силу молитвы, и он сможет сравнить два десятилетия: он увидит, как изменилось течение его жизни под влиянием той силы, которая с молитвой влилась в его душу. Силы проявляются в своих воздействиях, результатах. Легко отрицать силы, вовсе не вызывая их проявления. По какому праву может отрицать силы молитвы тот, кто вовсе не пытался испытать ее действие на себе! Можем ли мы полагать, что силу просветления знает тот, кто никогда ее не развивал и никогда не приближался к ней?! Силу, которая действует в душе и через душу, учатся познавать только при ее применении.



Говорить подробнее о дальнейшем действии молитвы - позвольте мне в этом признаться, - для этого далеко еще не время в нашей современности, как бы она ни была свободной от предвзятости. Ибо в наше время пока еще нет соответствующих элементов для понимания того, что совместная молитва, то есть слияние тех сил, которые образует молящаяся община, имеет повышенную духовную силу и тем самым повышает силу действия. Поэтому удовлетворимся тем, что предстало перед нашей душой сегодня как внутренняя сущность молитвы. Достаточно и этого. На того, кто хотя бы немного понимает сущность молитвы, не повлияют те возражения, которые с такой легкостью выдвигаются против нее в наше время.

Какие же это возражения? Они разнообразны. Например, говорят: сравните современного деятельного человека, который постоянно применяет свои силы на благо ближних, с человеком, который в тиши уходит в себя и перерабатывает силы своей души в молитве, - по сравнению с деятельным его, вероятно, назовут праздным! Извините, если я, исходя из известного чувства духовнонаучного познания, скажу, что есть и другая точка зрения. Наверное, она покажется странной, но имеет свое основание. Тот, кто знает жизненные взаимосвязи, непременно согласится, что многие из тех, кто пишет сегодня передовицы в те или иные газеты, послужили бы своим ближним лучше, если бы (как бы гротескно это ни звучало) молились и работали над усовершенствованием своей души. Хотелось бы убедить людей, что для них было бы разумнее молиться, а не писать статьи. Это относится и ко многим другим сферам современной духовной жизни.

Но для понимания всей человеческой жизни необходимо понимание той силы, которая проявляется в молитве и может проявиться также при рассмотрении отдельных сфер высшей духовной жизни. Кто тогда не согласится с тем - если только он понимает молитву не эгоистически односторонним образом, но в более широком смысле, в каком мы рассмотрели ее сегодня, - что молитва такого рода является, например, составной частью искусства? Разумеется, в искусстве имеются и другие настроения, которые в комическом или юмористическом элементе возвышаются над изображаемым. Но в искусстве есть и то, что выражает себя молитвенным образом: ода, гимн. Даже в живописи имеется нечто подобное тому, что можно назвать "молитвой в красках".



И кто смог бы отрицать, что грандиозный величественный собор устремляется к небу подобно застывшей молитве? Эти вещи следует понимать только в связи с жизнью, и тогда станет ясно, что молитва, если мы рассматриваем ее согласно ее сущности, принадлежит к тем вещам, которые ведут человека из преходящего и конечного к вечному. Это особенно чувствуют люди, нашедшие путь от молитвы к мистике, как, к примеру, упоминаемый сегодня, как и в прошлый раз, Ангелиус Силезский. Он, став мистиком, благодарил за сокровенную истинность и поразительную красоту, за сердечное тепло и светлую ясность своих мистических мыслей - каковы они, например, в "Херувимском страннике" - подготовительную школу молитвы, оказавшую на его душу такое могучее воздействие.

Что же, в сущности, светит и струится через ту мистику, какова мистика Ангелиуса Силезского? Не настроение ли вечности, к которому подготавливает молитва? И каждый молящийся, если он посредством молитвы пришел к истинному внутреннему покою, к сокровенной сущности, и затем к освобождению от самого себя, может почувствовать нечто от того настроения, которое дает человеку возможность из текущего мгновения заглянуть в вечность, которая соединяет в нашей душе прошедшее, настоящее и будущее. Сознает это молящийся человек или нет, но: когда он обращается с молитвой к тем сторонам жизни, в которых ищет своего Бога, тогда ощущения и чувства, мысли и слова, выражающие его молитвенное настроение, будут охвачены тем настроением вечности, которое живет в прекрасном изречении Ангелиуса Силезского, которым мы сегодня можем завершить эту лекцию и которое, по сути дела, подобно Божественному аромату, Божественному блаженству, может жить, хотя бы и подсознательно, в каждой истинной молитве:

Я вечность буду сам, когда покину время, И в Бога заключусь, в себя вобравши Бога .

http://philologist.livejournal.com/6977142.html


Партнеры
Школы
Вальдорфская Педагогика История
Школы
Анатолий Пинский Школьный Видеоархив Школьный Фотоархив
2014. Проект родительского сообщества. Московская Вальдорфская школа им. А.А. Пинского. 115093, г. Москва, Стремянный пер., д. 33/35